Реконструкция динозавра

Katarzyna Andersz

Перед началом войны родители Зорка Вернера, который позже сменит имя на Уоррен, высылают его в Англию. Вся его семья погибнет в Аушвице. Будучи взрослым мужчиной, Уоррен не любит делиться своими чувствами. Только после его смерти окажется, о скольких же фактах своей биографии он умолчал.

 

Дженнифер

 – Мы не знали, что папина сестра была больна. Вероятно, у неё был синдром Дауна.

 – Наша двоюродная сестра однажды сказала нам. Мне было трудно поверить в это, ведь папа бы нам рассказал!

В апреле 1995 года Уоррен Зорек дал интервью для только что стартовавшего проекта фонда Шоа, основанного Стивеном Спилбергом. В своём доме в Нью-Йорке он отвечал на вопросы о своей жизни и жизни своей семьи до, во время и после войны. Хотя сценарий этих интервью, проведённых в 1994-1999 годах в общей сложности в 56 странах, был разработан так, чтобы всегда поднимать одни и те же темы, выживших часто спрашивали о деталях некоторых событий, и они имели возможность добавить всё, что казалось им важным.

Уоррен:

Родители планировали отправиться в любую страну, которая бы нас приняла. Они говорили о Южной Америке, Шанхае, Кубе, Соединённых Штатах. Помню, как мы ходили с отцом на почту, и отправляли телеграммы разным людям в США, которые могли бы помочь получить визу. Майкл привлёк к участию в проекте отца. Зная, что сам бы он никогда этим не заинтересовался, позвонил по указанному номеру в газете и оставил контактные данные Уоррена. Ни Майкл, ни Дженнифер не присутствовали во время записи интервью.

Дженис Энглехарт, которая вела разговор с Уорреном, пыталась понять, почему родители не решили выслать только сестру Уоррена.

Уоррен:

 – Сестра должна была остаться с родителями. Они собирались уехать вместе.

Это единственный раз (кроме случая, когда он перечислил членов своей семьи), когда Уоррен вообще упоминает свою сестру. Эрна была на два года старше его.

Майкл:

 – После смерти отца мы нашли письмо, которое он написал своему врачу в Соединённых Штатах. Он спрашивал его, каковы шансы, что его дети унаследуют болезнь. Это было сразу после его помолвки с мамой.

 

На записи Уоррен в хорошо сшитой жилетке, белой рубашке, галстуке. Когда он время от времени поправляет волосы, на пальце можно заметить золотой перстень. Он замечательно выглядит и создаёт впечатление приятного, счастливого человека. От начала и до конца улыбчив и бодр. На вопросы, которые у большинства переживших Холокост вызвали бы эмоции, которые трудно скрыть перед камерой, отвечает коротко и по существу. Заканчивая мысль, обычно добавляет что-нибудь приятное, как бы не желая слишком долго говорить о грустном. Смотря полуторачасовую запись сложно поверить, что это исторический проект, а не просто лёгкий разговор в каком-нибудь вечернем ток-шоу.

Дженнифер:

 – Смотришь, и не в состоянии представить, через что он прошёл.

– Он действительно мог кончить как сумасшедший. Не думаю, что люди, которые знали моего отца, думали, что он странный, грустный. Но цена, которую он заплатил за это заключается в том, что он был не в состоянии говорить о прошлом.

Интересно, что он должен был сделать, чтобы добраться туда, где оказался.

Уоррен:

 – Если быть абсолютно честным, моя жизнь до войны была одним большим приключением.

Уоррен рассказывает о шутках, которые проделывал над учителями в школе (государственной, нееврейской), и о том, как принимал участие почти в каждой заварушке. Он вспоминает каникулы, которые проводил в летних лагерях на Балтийском море, в Колберге (сегодня Колобжег) и как притворялся больным, чтобы только не есть капусту на обед. Рассказывает о сборах перед поездкой, покупке чемодана. Даже тогда улыбка не сходит с его лица.

Дженнифер:

 – В нём нет ни единого следа гнева или ненависти. Как это возможно?

Уоррен:

 – Во мне нет злости. Многие люди хотят отомстить, заявляя, что они никогда не поедут в Германию из-за того, что там случилось. Может, если бы факт того, что я не поеду в Германию или не буду разговаривать с немцами мог бы что-то изменить, тогда бы в нём был какой-то смысл. Но я ничего не могу изменить. Я могу лишь сосредоточиться на своей жизни и делать всё возможное, чтобы помочь другим. Думаю, именно благодаря этому я прожил лучшую жизнь.

После смерти родителей Майкл начал интенсивно искать следы своей семьи. Получить некоторую информацию оказалось не так уж и сложно. Но результаты, вместо того, чтобы развеять сомнения и объяснить факты из жизни отца, вызвали скорее удивление. Болезнь сестры была лишь одной из тем, о которых молчали.

Дженнифер:

 – Было так много всего, о чём он нам не рассказывал. Скорее больше умолчал, чем рассказал.

Майкл:

 – Интересно то, что мы помним события немного иначе. Видимо, потому что он не рассказывал нам одного и того же.

Дженнифер:

 – Вспомнилось, однажды мы пошли в Нью-Йоркскую оперу. Отец рассказывал, что его родители часто ходили в оперу, всегда элегантно одевались, тщательно готовились.

Завтра я иду на «Мадам Баттерфляй» в оперный театр Вроцлава, куда ходили бабушка с дедушкой.

Майкл:

 – Когда я был в 8-м классе, я готовил работу о неучастии США в спасении европейских евреев. Я спросил отца, как было в Германии до войны. Он ответил, что на самом деле его жизнь была очень хорошей. Он не знал, что происходило. Его отец был очень уважаем, люди относились к нему хорошо. До него самого те вещи не доходили.

Уоррен:

 – Я бы не сказал, что моя повседневная жизнь каким-то образом изменилась к худшему. Я этого не замечал, я не знал об этом.

 

Ночью с 9 на 10 ноября 1938 года со всей Германии приходят слухи о нападениях на еврейские магазины, синагоги и кладбища. Около сотни евреев убиты, многие тысячи заключены в концентрационные лагеря. Во Вроцлаве горит Новая Синагога. Всё, что было внутри полностью разрушено. Из Еврейской Богословской Семинарии во Влодковице пропало большинство ценных книг. СС сообщает о 500 полностью разрушенных магазинах и 10 тавернах.

Родители Уоррена, Альфред и Фрида (из дома Фрейнда) владели среднего размера магазином рядом с многоквартирным домом на нынешней улице Едносьци Народовэй 95, в котором они жили, продавали одежду, в целом дела шли хорошо.

Уоррен:

 – После войны меня нашла женщина, которая работала в магазине родителей – немка. Она нашла мой адрес и просила помочь продуктами. Именно она рассказала, о том, как родителей Уоррена отправили в Аушвиц. Видимо, она пыталась выкупить их магазин.

Эта женщина мне сказала, что магазин родителей был разрушен в Хрустальную Ночь.

Дженнифер:

 – Незадолго до смерти папы я нашла какие-то документы в его квартире. Я не знаю немецкого, но на одном из них определённо было написано «Bar Mizwah» и дата 22.10.1938. Отец категорически отрицал, что это была его бар-мицва, а мне не хотелось выпытывать дальше.

Майкл:

 – Я ничего об этом не знал. Только когда умерла наша мама, мы собрали документы, которые были у них в квартире, и перевели их. Примерно в то же время я узнал о книге Осадное общество. Вроцлавские евреи во времена нацизма Авраама Ашера. Оказалось, что автор живёт в четырёх улицах от меня на Манхэттене. Мы договорились о встрече.

Авраам Ашер – историк, родившийся во Вроцлаве, специализируется на истории царской России. На три года младше, чем Уоррен Зорк, приехал той же дорогой, что и он. В июле 1938 года ему и его матери удалось переехать в Англию, затем они перебрались в Нью-Йорк. Легко представить, сколько раз их пути могли пересечься, но всё же они так никогда и не встретились.

Профессор Ашер подсказал Майклу, где он может найти информацию, подтверждающую документы отца.

Майкл:

 – Два года назад я побывал в Институте Лео Бэка на Манхэттене.

На микрофильмах я начал просматривать еврейские газеты, которые печатались до войны во Вроцлаве. С 1934 года случалось так, что газета печаталась нерегулярно, в 1937 году было уже много пробелов. В 1938 году напечатали лишь несколько номеров. Я дошёл до газеты датированной 28 октября 1938 года. Это была уже последняя страница с рекламой. Я подумал, ну что ж, не нашёл. Но затем я понял, что так как стоит дата 28 октября, значит газета была напечатана 21-го. Я должен проверить ещё один номер.

Газета, которую нашёл Майкл, в колонке «Бар-мицва», гласит:

Старая Синагога

22.10 Вернер Зорек, сын Альфреда Зорка и его жены Фриды (в дев. Фройнд).

С бар-мицвы, задокументированной в газете, до Хрустальной Ночи, прошло чуть более двух недель. Теоретически возможно, что Уоррен покинул Вроцлав вскоре после церемонии и о погроме магазина узнал уже после войны.

Дженнифер и Майкл знали, что отец был отправлен родителями в Англию до начала войны. Больше ничего.

В интервью для Фонда Спилберга, Дженис Энглехарт спрашивает Уоррена:

Дженис:

 – Когда Вы прибыли в Англию?

Уоррен:

 – Я не помню точную дату.

Дженис:

 – А месяц и год?

Уоррен:

 – Ммм … 1937, вроде бы была весна. Да, весна 1937 года.

Майкл:

 – Он не мог приехать в 1937 году, поскольку в 1938 году у него была бар-мицва!

Дженнифер:

 – Он сказал мне лишь то, что его отправили в Англию. Я подумала, что, возможно, у них там был кто-то из знакомых, может кто-то из родственников.

Уоррен:

 – Я ходил в обычную школу по соседству, потом в гимназию, и был там пока … пока не поехал в Англию.

Что означают эти короткие колебания в рассказе Уоррена?

Майкл:

 – Он рассказал мне, как переехал в Англию. Родители сказали ему, что ему будет там безопаснее.

Уоррен:

 – Родители подготовили план, чтобы отправить меня, когда это представится возможным.

Дженнифер:

 – В том же чемодане с документами, в котором мы нашли информацию о бар-мицве, мы нашли бирку из Kиндертранспорт.

Майкл:

 – Отец никогда не употреблял слово «Киндертранспорт». Когда я узнал позже, что же это такое, я догадался, что именно так он покинул Германию.

Когда начал смотреть фильмы об этом, у меня дрожали колени. Я знал, что где-то там был мой отец.

Уоррен:

 – Это было похоже на каникулы. Тебе 11 лет, и ты куда-то едешь!

Уоррен, как сообщалось в интервью, родился в 1925 году. Ему исполнилось одиннадцать в 1936 году. В Великобритании дебаты о приёме группы еврейских детей, спасающихся от растущего преследования нацистской Германии, начались только через две недели после Хрустальной Ночи.

Майкл:

 – У нас была информация из документов отца, из архива. Так же то, что он нам рассказывал. Мы начали искать информацию о Киндертранспорт и узнали, что вся операция началась только в 1938 году. После этого мы начали задаваться вопросом: «Что же тут происходит?»

Уоррен ни разу не использует слово «Киндертранспорт» в интервью. Также он не говорит, как именно родители организовали его отъезд.

 

Уоррен:

 – Мне кажется, я тогда не понимал, что это расставание означало.

Дженнифер:

 – Эта бирка Киндертранспорт была единственной вещью, которая у него осталась. Единственная связь с прежней жизнью, с семьёй. Он бы ни за какие сокровища с ней не расстался – вот как я это вижу.

Уоррен:

 – Помню, где-то в дороге к нам присоединились какие-то дети. Наверное, из Вены, потому что они обожали петь песни о Вене.

Дженис:

 – А ты пел?

Уоррен:

 – О Вроцлаве? Не было никаких песен о Вроцлаве! – смеётся.

Дженнифер:

 – За месяц до его смерти я перебирала коробку с фотографиями. В ней были фотографии с мальчиками из Англии, множество фотографий с девушками, с которыми, как мне кажется, он встречался, прежде чем познакомился с мамой. Я спросила его: «Папа, тебе было одиннадцать. Вот, ты идёшь с родителями на вокзал, они тебе говорят, что ты едешь в страну, о которой ты мало что знаешь, в которой люди говорят на чужом языке. Знаешь, что у вас будет ограниченный контакт с родителями. Как ты себя чувствовал?» Он сказал: «Знаешь, я чувствовал, что это было как бы большое приключение».

Теперь, когда моему сыну тринадцать, я думаю, что понимаю. Уезжая куда-нибудь лишь бросает: «See ya, bye!». Вероятно, он тоже был бы в восторге. Мне кажется, что мальчики относятся к таким вещам иначе, чем девочки.

Майкл:

 – Я искал следы всей нашей семьи. Мне удалось найти информацию, что Альфред Зорек, отец папы, был в Бухенвальде. Из архива они прислали мне его регистрационную карточку. Дед был выпущен 15 декабря 1938 года, а это значит, что его не было дома больше месяца. Я думаю, что бабушка заплатила за его освобождение.

Из архивов бывшего лагеря в Бухенвальде Майкл также узнал, что после Хрустальной Ночи там оказалось гораздо больше мужчин, чем могли вместить бараки. Тем, кому не удалось найти место внутри, пришлось стоять снаружи целые сутки. Был ноябрь, морозные ночи. В туалет не пускали, приходилось ходить под себя. Считается, что около двухсот погибло.

Майкл:

 – У нас с Дженифер разные мнения на счёт того, что знал отец, а что нет. Ему было тринадцать лет. Внезапно пропадает его папа и ещё много других мужчин. Дети должны были об этом разговаривать друг с другом. Несомненно, у кого-то был старший брат или сестра, которые объяснили им, что произошло. Дженнифер же считает, что они жили не осознавая происходящего.

Дженнифер:

 – Я не могу себе представить, как можно сидеть вместе за столом и говорить о том, куда забрали их папу. Может быть, он мог услышать это от кого-то ещё, но я сомневаюсь, чтобы в городе об этом говорили. Всё же, это касалось только евреев.

Майкл:

 – Я думаю, они говорили об этом. Возможно, не через день после возвращения его отца из лагеря, но позже.

Дженнифер:

 – Мы говорим о тридцатых годах. Тогда родители действительно не разговаривали с детьми на некоторые темы. Мы же обсуждаем с нашими детьми намного больше вещей. Может даже больше, чем нужно. Я до сих пор не знаю, сколько зарабатывал мой отец. Я и Майкл оба ходили в частные школы, в колледж – это просто было. Мы не обсуждали, можем ли мы это себе позволить. Сейчас мы с моей дочерью много совещаемся, потому что она выбрала колледж, в котором обучение стоит в два раза дороже, чем мы можем себе позволить. Мой же отец воспитывался в те времена, когда дети не могли даже говорить без разрешения.

Уоррен:

 – Я не знаю, связано ли это с культурой, в которой нас воспитывали в Европе, но была большая разница между тем, что обсуждали родители и тем, что слышали дети.

Дженнифер:

 – Я уверен, что мама не хотела его напугать. Хотелось бы мне верить, что он не жил в страхе от того, что не знал, что именно происходит. Но есть всё же вещи, о которых мы никогда не узнаем. Мы строим наш собственный образ прошлого.

 

Майкл:

 – Мы реконструируем скелеты динозавров всего лишь по нескольким найденными костям. Мы никогда не узнаем определённых вещей, и не сможем сказать с полной уверенностью, что именно так и было. Мы можем только предполагать.

Мы можем сказать наверняка, что Вернер Зорек прибыл в порт Харвич, Англия, 8 февраля 1939 года. 10 мальчиков из Киндертранспорт согласился принять город Глостер. Их называли «our boys» – «наши мальчики». Событие стало настолько громким, что специально из Голландии туда приехал врач с женой, которые должны были создать приёмную семью для группы беженцев из Европы.

Майкл:

 – Это были евреи, но узнать что-то больше о них нам не удалось.

В Глостере Уоррен начал ходить в школу. Как и о любом другом периоде его жизни, он с волнением говорит о своём пребывании в Англию. Укрытия в зенитных убежищах представлялись ему отличным приключением – ведь ни разу ни с кем ничего не случилось.

Похоже, что Уоррен не проводил много времени вместе с другими мальчиками из того же транспорта, потому что родители его одноклассника Джима решили взять его к себе.

Уоррен:

 – Это были очень хорошие люди. Они относились ко мне как к собственному сыну. Кроме Джима, у них было ещё двое детей.

Уезжая из Англии, Уоррен оставил там свою девушку. Когда он добрался до США, и стало ясно, что он не собирается возвращаться, Джим написал ему письмо и спросил, есть ли у него какие-то намерения по отношению к ней. Вскоре после этого они поженились.

Уоррен:

 – Когда Джим умер, это было около 4 лет назад, мы пригласили её в Нью-Йорк. Раньше они не могли навестить нас вместе, потому что Джим болел. Мы показали ей все Соединённые Штаты. Это меньшее что, мы могли сделать для них.

Пока жизнь Уоррена в Англии была занята обучением языку, наполнена подростковыми чудачествами, а затем свиданиями, во Вроцлаве петля на шее каждого еврея всё больше и больше затягивалась. Было неясно, что именно происходило с его родителями и сестрой.

Уоррен:

 – Я помню начало войны. Мы слушали радио, было воскресенье. Премьер-министр Чемберлен объявил о военном положении между Великобританией и Германией.

Газеты говорили о бомбардировке Берлина, но ничего о Вроцлаве.

Писали о лагерях, но это больше походило на слухи. Ничего конкретного.

Майкл:

 – На протяжении некоторого времени, не знаю, как долго, отец наверняка думал, что он ещё с ними встретится. Я не хочу верить, что они отправляли его зная, что больше никогда не встретятся.

Уоррен:

 – Я поддерживал контакт с родителями где-то до конца 1941, возможно, до начала 1942 года. Общение проходило через Международный Красный Крест. Письма на двух страницах специальных карточек проходили через их штаб-квартиру в Женеве. Тогда они всё ещё были во Вроцлаве.

Дженнифер:

 – В одном из писем они пишут: «Мы надеемся, что когда наступит весна, и ты почувствуешь запах сирени, вспомнишь о нас».

Наша мама обожала цветы сирени. Отец всегда приносил их ей, как только они появлялись в цветочных магазинах, а после его смерти уже мы продолжили эту традицию. Когда я увидела это предложение в письме, я начала верить, что отец всё время помнил о них, и поэтому начал покупать сирень маме, которая позже стала и её любимыми цветами. Так мне кажется, но всё могло быть совсем по-другому.

Уоррен:

 – Их сообщения были очень сжатые. Они писали: «У нас всё хорошо». Я рассказывал, например, что еду в лагерь, что буду плавать в море. Они отвечали, что бы я был осторожен.

Дженнифер:

 – В другом письме, в сентябре 1939 года, они желают ему счастливого Нового Года. Должно быть, это Рош ха-Шана – я это поняла, только когда подруга обратила внимание! Они пишут: «Нам тяжело проводить праздники без тебя», «мы надеемся, что у тебя всё в порядке».

Альфред, Фрида и Эрна были депортированы в Аушвиц в марте 1943 года. Уоррен оставался в Англии ещё два года после окончания войны. Вероятно, ему стало ясно, что никто из его семьи не пережил Холокост. Билет на корабль до США ему оплатил двоюродный брат из Америки, Герман.

Дженнифер:

 – Он прибыл в США 19 августа 1947 года. Немного странно, что мы знаем все эти конкретные даты.

Майкл:

 – У нас есть телеграмма: «Когда будешь в порту, позвони по этому номеру».

Уоррен:

 – Я понял, что шансы пробиться в Англии для меня очень малы, классовое разделение слишком велико.

В США Уоррен очень активно помогает в Красном Кресте. После ухода на пенсию, он начал уделять этому большую часть своего времени.

Дженнифер:

 – Почему он начал помогать? Потому что они ему помогли? Или что-то ещё, о чём мы не знаем?

Уоррен:

 – Мой тесть был в добровольной пожарной команде. Хотя сначала меня это вообще не интересовало, всё же я поехал с ним на несколько вызовов. Это было в 60-х годах, в Нью-Йорке тогда было много пожаров. Пожарные были слишком заняты, чтобы разбираться с погорельцами, так что это делал Американский Красный Крест. И я тоже начал этим заниматься.

Мне нравилось помогать людям. Как я уже сказал, я был удачлив по жизни, поэтому я хотел помочь тем, у кому не так повезло.

Майкл:

 – Во время церемонии закладки Камня Преткновения у меня был значок Красного Креста на куртке. Отец всегда его носил. Маленькое яблоко с красным крестом в середине. С таким значком его и похоронили.

Перед отъездом я боялся, что забуду его. Или что возьму, но потеряю.

Одной из задач, которую Уоррен выполнил для Красного Креста, была «Holocaust Tracing» – поиск семей, разделённых Холокостом. В своём интервью он с гордостью рассказывает, как за последние четыре года ему удалось воссоединить 108 семей со всего мира.

Майкл:

 – Отец долго не пытался найти свою семью. Он делал это для других людей в Красном Кресте, но сам он утверждал, что вся его семья погибла, что некого искать. В конце концов, кто-то убедил его, и он нашёл родственников со стороны его матери в Бразилии и двоюродного брата в Израиле, с которым он даже начал переписку.

1 февраля, ровно в тот день, когда их отец причалил к берегу Великобритании, Дженнифер и Майкл сели на паром в Нидерландах и отправились по тому же маршруту. Они рассчитывали, что в архивах города Глостер найдут информацию о пребывании мальчиков в приёмных семьях и, возможно, даже о переписке между отцом и его родителями. Описания папок, доступных в интернете, выглядели многообещающе. Оказалось, что в архивах не было ничего интересного, и с уверенностью ответить на беспокоящие их вопросы они не могут.

То, что нашли там, они знали уже давно :

Зорек, Вернер. Родился: 14.10.25, Бреслау. Либерал. Отец владеет магазином одежды. 1 сестра в Бреслау.

4 года начальной школы, 4 года средней школы.

Хороший английский.

Очень хороший мальчик. Послушный и бдительный, очень хороший работник.

Очень бескорыстный.

Майкл:

 – Именно таким и был наш отец!

 

***

Несколько дней назад я получила открытку от Дженнифер и Майкла, к которой была прикреплена фотография.

Вернувшись из Вроцлава в Англию, они навестили своих дальних родственников, с которыми они изредка поддерживали контакт с конца 60-х годов. Оказалось, что у них в альбоме нашлась фотография, сделанная во время их приёма по случаю бар-мицвы Уоррена.

 

Майкл:

 – Два года назад мы не знали, что у моего отца была бар-мицва, а теперь у нас есть фотография самой церемонии.

 

Реализация проекта стала возможной при поддержке “Minyanim”

Переводчица: Варвара Редмонд