В Козьминэк ангелочки заглянули на чай

Katarzyna Andersz

Две семьи спасающие евреев. Братья и сёстры, которые доносили на своего брата и его еврейскую жену. Приличный немецкий комендант, убитый после войны. Еврейки, которые погибли вместе со своими ценностями.

Отрывочная, построенная на рассказах живых свидетелей картина массового убийства евреев в Козьминке под Калишем, которую спасает от забвения группа его жителей.

 

ГЕРОИ ИСТОРИИ

В каждом маленьком городе истории отдельных семей перекликаются между собой. Так же и в Козьминке, в котором один рассказ ведёт к следующему, начиная со времён войны и заканчивая сегодняшним днём.

Героев рассказанной здесь истории много. Есть те, кто во время войны были вынуждены скрываться. Это Шлямэк Брукс и его отец Хаим, а также Сабина (из дома Бэрэнт) и её мать Хана (из дома Матусяк). Есть также те, которые, рискуя собственной жизнью, им помогали. Это Станислава и Владислав Умэрле, а также Станислава и Юзеф Каплонэк вместе со своими семьями. А в их историях, как бывает, множество как героев, так и людей подлых.

Повесть, однако, не заканчивается войной. Её героинями также являются три женщины, в настоящее время связанные с Козьминком, которые открывают еврейское прошлое города, при этом узнают историю собственных семей. Каплонки, скрывающие под своей крышей Шлямка и Хаима Бруксов – это семья Донаты, которая вместе со своим мужем сняла фильм о козьминьских евреях. Юстина возглавляет общество «Давайте встретимся» (“Spotkajmy się”), деятельность которого направлена на строительство лапидария на разрушенном еврейском кладбище. Дедушка Изы оказался единственным уцелевшим во время Холокоста братом Ханы Матусяковой, которая решилась написать книгу об истории своей семьи.

 

ДО ВОЙНЫ

Козьминэк

До войны в Козьминке ритуальный убой коровы стоил четыре злотых, заклание телёнка – чуть больше полутора злотых, а перерезать горло курице оценивалось всего в тридцать грошей. Еврейскую общину возглавлял раввин Конштам. В городе находилась божница, еврейская школа, бойня, баня и кладбище, основанное, наиболее вероятно, в начале XIX столетия. В двадцатые годы XX столетия шестьдесят два из ста пяти торговых предприятия во всем городе принадлежало евреям. Также там проживала многочисленная группа евангелистов. Однако, об истории козьминьских евреев мы не знаем практически ничего. Выжить удалось немногим.

Каплонки и Бруксы

Юзеф Каплонэк занимался перевозкой, имел шесть лошадей. Дела у него шли хорошо, он обслуживал всех местных евреев, заказов было много. Работы временами было так много, что надо было нанимать извозчика. Дружил он с многими евреями, всё время кто-то из клиентов звал его на свадьбу детей.

Хаим Брукс торговал лошадьми. Так и познакомился с Юзефом, однажды им пришлось вместе работать над каким-то поручением.

И у Юзефа, и у Хаима были сыновья. Ришард родился в 1936, Шлямэк в 1931 году. Но познакомились они уже во время войны.

Бэрэнтовы и Матусяковы

Все, кто знает эту историю, говорят, что это была большая любовь. Он, Бертольд, был на тринадцать лет старше её и происходил из зажиточной евангелической семьи. В Козьминке говорилось, что они немцы, потому что не были они католиками, да и носили не польскую фамилию Бэрэнт (по предку, который поселился в городе четыреста лет ранее). Она, Хана, из дома Матусяк, происходила из еврейской семьи, хотя и носила польскую фамилию.

Они были знакомы меньше года, когда родилась Сабина. Хане было тогда семнадцать лет, это было в 1927 году. Матусякам такое положение, конечно, не нравилось, но что стало, того не воротить, и ничего нельзя было с этим поделать. Бабушка Матусякова решила только, что это она займется ребёнком, а то Хана одна не справится. Сабина к окончанию шестого класса воспитывалась у дедушки с бабушкой в Калише. Они её очень любили. Она ходила с ними в синагогу, но дома они разговаривали по-польски, а не по-еврейски. На идиш дед с бабушкой переходили лишь тогда, когда хотели сказать что-то друг другу по секрету или во время ссоры. Мать с отцом жили в Козьминке, в гражданском браке, а Сабина приезжала к ним только на каникулы.

Бэрэнтовы отнеслись к внебрачным отношениям с гораздо меньшей терпимостью, чем Матусяковы. Мать отца, Мэлинда Бэрэнт, хотя и взяла их под свою крышу, всё же явно недолюбливала невестку. Братья были ещё более подозрительны, боялись, что Хана присвоит себе что-то из их имущества. «Дед их любил, но они его ненавидели. Не могли на него смотреть», – говорит сын Сабины. До войны это ещё как-то работало, и они себя сдерживали.

В 1939 году, перед началом войны, Сабина переселилась к родителям.

 

ВОЙНА

Бэрэнтовы

Едва началась война, как братья Бертольда уже начали думать, что бы сделать с еврейкой в семье. Все были хорошо обеспечены, особенно Олесь из Калиша, нотариус с высокой зарплатой. Однажды на скамейке под домом шло семейное собрание. Бертольд не хотел вмешиваться, но коль пришёл даже Олесь, Хана вытолкала на двор мужа, чтобы послушал, в чём дело. Он вышел вниз и, немного погодя, услышал озабоченный вопрос: «слушай, тебе жена твоя жизнь не испортит?».

Хана решила переждать угрозу дома. За трёхстворчатым шкафом был скрыт проход в комнату, в которой скрывалась, когда поблизости появлялись жандармы. Может она бы и пережила войну, если бы не ненависть семьи её мужа.

В августе 1941 года она родила второго ребёнка. Через некоторое время маленький Бэрэк тяжело заболел пневмонией. Врач Нурковски приходил только к вечеру, потому что, согласно мнению Сабины, «такая подлая у отца была семья», что всё должно было храниться в большом секрете. Не было недели, чтобы поблизости дома Бэрэнтов не появлялся гестаповец. Один из немецких жандармов сразу же после войны признался Бертольду: «Господин Бэрэнт, к нам так часто приходили писать доносы по вашему делу, что двери не закрывались. Пожалуйста, не имейте ко мне претензий, я был вынужден выполнять свои обязанности».

Первого октября Бертольд возвращался с поля, как раз сеяли хлеб перед зимой. Пришёл жандарм и спросил, где жена и дети. Понятно было, что скрыться не получится, тем более что Бэрэк всё время кашлял. Хана, после нескольких пощёчин, полученных от немца, принесла сына. Арестовали всех четверых: Хану, Бертольда и их детей. Бертольд пробовал договориться, чтобы хотя бы ребёнка оставили в покое, но жандарм был не в настроении «Dieses Schwein auch mit», «эту свинью тоже» – сказал только. Их арестовали в Калише и на следующий же день допросили.

Кашель больного ребёнка раздражал жандарма. Он взял подушку и на глазах матери и отца давил ею на лицо Бэрка так долго, пока тот не перестал дышать.

Сабину выпустили, родителей задержали. Бэрка надо было похоронить, но братья отца были против, чтобы похоронить его на евангелическом кладбище. Сабина была вынуждена сама организовать похороны, ей было тогда четырнадцать лет. Столяр Ланге сколотил гробик, органист Фишер помог с организацией похорон на евангелическом кладбище.

«Всё это сделала семья, если бы не семья, возможно мать могла бы как-то скрыться, Бэрэк бы выжил», – вспоминает Сабина.

Бруксы

Бруксы весной 1941 года попали в Козьминское гетто, границей которого с одной стороны была река Свэндрня. Во время ликвидационных действий Шлямэк вместе с отцом бежали через реку к ближайшему посёлку Тымянек. Переждали там короткое время, а потом уже до конца войны скрылись у двух семей: у Умэрле и Каплонков. Оставшихся жителей гетто немцы вывезли в Лодзь, в Хэлмн над Нэром или отравили газом в грузовиках и закопали тела на окраинах недалеко от Голухова. Старожилы Козьминка помнят вид брошенных на автомобили детей и плач их матерей.

Шлямэк и Хаим сначала скрывались у семьи Умэрле. Хозяйство находилось на окраине, окружённое полями, было хорошим местом для укрытия. В дневное время Бруксы сидели в конюшне или в сарае. По вечерам приходили домой, чтобы поесть и помыться. По истечении десяти месяцев к Владиславу Умэрле пришёл гминный сотрудник и сообщил, что был вынужден отдать часть конюшен в распоряжение немецкой армии. Нужно было бежать. Сарая, в котором скрывались, сегодня уже нет, но после его сноса семья оставила на память доски, из которых соорудила забор, который стоит до сих пор перед их домом.

Полями Шлямэк и Хаим пробрались к Каплонкам, где остались до самого конца войны.

Ришард Каплонэк не помнит момента, когда они появились на его пороге. Сначала родители ничего ему не говорили. От Шлямка уже после войны он узнал, что Юзеф держал это в тайне даже от собственного брата. Шлямэк вспомнил о разговоре, свидетелем которого он был. Когда он прятался в сене в конюшне, пришёл брат Юзефа и начал расспрашивать о том, где скрываются Бруксы, мол, люди в деревне всякое болтают. Юзеф сделал вид, что ничего не знает. Когда брат ушёл, он обернулся к Хаиму: «напьётся, будет ходить по деревне и рассказывать, что я прячу евреев. О таких вещах говорить не стоит».

Ришард не знал о том, что его родители скрывают евреев, пока случайно во время игры в прятки не нашёл в сене Хаима. Однажды его оставили дома со старшей сестрой, когда ему было около десяти лет. Стоял крепкий мороз, а сестра собиралась выйти во двор с какой-то кастрюлей. Его это заинтересовало, вот он и начал её расспрашивать. Она ответила, что несёт чай, потому что ангелочки прилетели к ним погреться. Он был тогда слишком мал, чтобы не поверить. Потом родители предупредили его, чтобы никому и слова об этом не пискнул. Придерживался приказа как святая святых.

Отец сказал Шлямку, что даже если немцы, почесывая сено, проткнут ему вилами сердце, он не должен даже пискнуть. Убьют тогда не только их, но и всю семью Каплонков.

«Здесь было спокойно, никого не трогали, никого не выселяли», – вспоминает Ришард. Рядом с их домом жил комендант немецкой жандармерии, порядочный человек. Землю, чтобы на ней построиться, купил от Юзефа Каплонка. Ни к чему комендант не придирался, показывался редко. Была у него только одна дочь, не совсем нормальная, деревенские мальчики неоднократно над ней издевались, но ни комендант, ни его жена никогда на это не обращали внимания. «Другая мать сразу бы их прогнала», говорит Ришард. Кажется, такое соседство действовало как защитный зонт. Никто не подозревал, что под боком коменданта могут скрыться евреи.

В поливальный понедельник 1944 года умерла сестра Ришарда, Саломея, та, которая давала чай ангелочкам. Пошла облить соседей, они начали за ней гнаться, она бежала что было сил. Добежала до дома, села и получила инфаркт. Было ей семнадцать лет.

Пришли русские. Война закончилась, жена коменданта прибежала с криком к Юзефу Каплонку, чтобы пришёл, замолвил за них словечко. Но русским было всё равно. Забрали немецкого коменданта, вывезли на каких-то двадцать километров. Не известно однако, кто его расстрелял, говорят, что не русские. От жены и дочери отстали. Остались они навсегда в Польше. Дочь жила в Калише, умерла не больше пяти лет назад.

Сабина

«Я пережила достаточно. Ночью выходила с большой палкой, потому что были спущены собаки. Босиком, чтобы никто меня не слышал». – вспоминает Сабина.

Её родители остались под арестом, суд был назначен на ноябрь. Неизвестно, что произошло потом с матерью. Возможно, что Хана попала к гетто в Лодзи и там погибла. В реестре заключенных Аушвиц её нет. Но всё это только следы. Отец три года провёл в лагере в Соннэнбурге.

Сабина помнит сон. «Возможно ли, что это такой сон?» – спрашивает. «Моя Мать, Хана, обращается к своей подруге: ‘Франя, пришли мне кусок хлеба, я такая голодная, мне нечего есть’. Так мне снилось, как будто она была в каком-то лагере, но не в гетто».

Сабина поменяла фамилию отца и вписала в документы по-польски звучащую фамилию матери, в графе национальность написали «полька». В другой ситуации это бы гарантировало ей безопасность, но когда братья Бертольда расправились с двумя проблемами, захотелось им отделаться также и от третьей. Она была бы единственной наследницей имущества, если бы её отец не вернулся из лагеря. Кто-то предупредил её, чтобы её по-глупости не впрягли на работу в Германию, потому что если узнают, что она еврейка, то вместо Германии она попадёт прямиком в Аушвиц. Если бы она осталась в Козьминке, Бэрэнтовы сразу бы донесли. Перебиралась она с места на место. Трижды приходилось ей бежать из убежищ, попутно теряя всё, что только имела, хотя у неё итак почти ничего не было. Укрытие предоставила ей дальняя родня отца, Хорновы из Радличиц, которые одели и накормили её. Какое-то время работала в мастерской у немца Кюна в Козьминке, однако тут же вмешались братья отца с заявлением, чтобы её арестовывали.

Начальник, который знал о её еврейском происхождении, повёл себя настолько порядочно, что велел им уйти и официально зарегистрировал Сабину в центре занятости. Всё как-то шло, если бы не подруга, немка, которая ей помогала. До определённого момента. Когда её муж был в армии, она развлекалась с мимолётными любовниками. Наверное одному из них она и продала однажды ботинки мужа. Когда он вернулся домой и заметил, что ботинки исчезли, она обвинила в краже Сабину, которая из-за этого на пять месяцев угодила в тюрьму в Калише. Один из родственников, настроенный помягче, «Фольксдойче семь раз раненый на войне», пробовал даже что-то о ней разузнать. «Украла, значит должна за это ответить» – услышал. Вот так вот, еврейка во время войны сидела за кражу ботинок.

Ящики

Когда Шлямэк и старый Брукс сидели в сарае, в двери Каплонков постучали две еврейки. Побоялись, однако, соседства с комендантом, поэтому попросили только помочь с переездом к хозяину дома, с которым они заранее договорились. О скрывающихся Бруксах они ничего не знали. С собой у них было только два ящика, до сегодняшнего дня поговаривают, что ящики были полны золота. Отец Ришарда нанял троих доверенных носильщиков, которые перенесли ящики в соседнюю деревню. И ящики, и еврейки пропали бесследно. Неизвестно, что точно тогда произошло, но люди болтают, что недавно сын хозяина откопал золото.

 

ПОСЛЕ ВОЙНЫ

Козьминэк

Сегодня козьминецкая синагога и миква – жилые дома, которое ничем не напоминают о своей первоначальной функции. На кладбище не осталось ни одной мацевы. Несколько всё же были найдены на территории школьной площадки, куда были помещены после войны для того, чтобы укрепить конструкцию, сейчас же их складируют в Сельскохозяйственном Кооперативе. Двадцать еврейских домов разобрали во время войны немецкие солдаты. В оставшийся после войны вселились поляки.

Бруксы

Шлямэк и его отец Хаим, когда война кончилась, хотели вернуться в свой дом. Оказалось однако, что тот был уже занят. «Нужда была, работы не было, ничего не было», – говорит Ришард Каплонэк. «Ну так и вселился туда жилец, засиделся и не хотел впустить Хаима». Дело закончилось тем, что после вмешательства мэрии Бруксом позволили занять половину собственного дома.

Бэрэнтовы

Каменный дом, в котором небольшую квартиру занимает теперь Сабина, построил её дед со стороны отца в 1906 году. Кроме того семья имела 35 гектаров земли и считалась одной из двух богатейших семей в Козьминке. Когда закончилась война, Сабина с отцом занялись, как в старые времена, хозяйством. Так было до мая 1945 года, когда арестовали Бертольда, а имущество посчитали заброшенным. У дверей с чемоданами появились репатрианты с Востока. Сказали Сабине и её бабушке Мелинде, которая тогда уже не ходила, что делать им в собственном доме нечего. Пришёл кто-то из гмины и пытался успокоить, говоря что что-нибудь себе да подыщут. Сабина взяла дела в свои руки, поехала в Калиш, в партию, и получила письмо о том, что никто не имеет права выгнать их из дома. В результате, из всего имущества Бэрэнтом осталась маленькая квартирка, гектар земли и хлевик.

Через шесть недель отец Сабины был освобожден из тюрьмы. Судья из Познаня подозвал его и сказал, что во время войны он показал себя с лучшей стороны, чем многие поляки. Как будто он поляком не был. Они пытались бороться за возвращение собственности, но безрезультатно. «Они забрали всё, всё продали, а мы остались ни с чем», – говорит Сабина.

Бруксы

После войны Хаим Брукс снова начал торговать лошадьми. Его жена, мать Шлямка, вернулась позже. Сабина вспоминает встречу, в ходе которой она сказала ей, как работала на фабрике боеприпасов в Терезиенштадте. Осенью 1944 года один немец утешал её говоря, что война скоро закончится, и солнце засветит и на её улице. Шлямек и Ришард в течение короткого времени ходили в одну школу. Однажды ночью в 1946 году кто-то приехал к Бруксам, чтобы предупредить их, что им нужно бежать. Они уехали ни с кем не прощаясь.

Бэрэнтовы

Одна из немногих еврейских подруг Сабины, которой удалось выжить, сказала ей: «Знаешь, мы должны уехать, здесь, в Калише, на нас уже никто смотреть не может». Но Сабина и не думала уезжать. Она начала работать в садоводстве, а затем хотела устроиться помощницей в больнице, но не могла справиться с видом человеческих страданий. Семья её отца, все, кроме бабушки, подписали фолькслист и уехали в Германию. Отец Сабины умер в 1976 году, два года спустя скончался муж. «В моей жизни было достаточно драмы. В то время я работала на мебельной фабрике на станке, я не могла видеть ничего сквозь слёзы. У меня было три сына, как же я с ними управлюсь, думала я. Опять горе мне повстречалось. Но как-то всё же мне удалось, работала как могла и всех выучила».

Годы спустя: Вроцлав

После войны пастор евангельской церкви приезжал в Козьминэк один раз в месяц. Сабина иногда ходила на службу. В последний раз она была в синагоге в 1939 году, когда всё ещё жила с бабушкой и дедушкой в Калише. Она помнит растения, лимон и сукку (шалаш по случаю праздника Суккот) во дворе.

Три года назад Сабина и Иза были приглашены во Вроцлавскую синагогу на праздники. «Нам дали молитвенники», – вспоминает Иза. – «Тётя начала читать текст, затем отложила сидур и начала молиться самостоятельно. Она всё помнила ещё с довоенных времён».

Козьминэк сегодня

Эти история может и были бы забыты, если бы не старания трёх лиц. Доната, Юстина и Иза в маленьком Козьминке восстанавливают память о его еврейских жителях.

Доната со своим мужем Анджеем, тронутые историями, которые услышали, сняли фильм. Побеседовали с жителями Козьминка, которые ещё помнили своих еврейских соседей, искали документы. Поехали в Израиль, чтобы услышать истории Шлямка и Мириям, ещё одной козьминецкой еврейки, которой удалось пережить войну. Проект финансировали первоначально в большинстве своём сами, потом получили финансирование из Евросоюза, поддержала их также и еврейская община. Так возник документальный фильм «Козьминэк. Неизвестная история». Один из его главных героев – Ришард Каплонэк, дядя Донаты. Фильм был показан в Йоханнесбурге как пример рассказа о местной еврейской истории.

Иза, дед которой был единственным уцелевшим братом матери Сабины, пишет книгу о судьбе своей семьи. До недавнего времени она вообще ничего не знала об этой истории, потому что дома на такие темы не говорилось. «Удивляло меня прежде всего то, что не было могил нашей семьи. Не нужно особо философствовать, чтобы понять почему», – объясняет. Она начала собирать рассказы Сабины и сопоставлять их с историческими источниками, всё начало сходиться. Её деда звали Зэльман, но в 1934 году, чтобы жениться на католичке, он принял крещение и стал Сигмундом. Иза, также как многие польские евреи, узнавала правду о своей семье сама, основываясь на гипотезах.

Юстина после нескольких лет путешествий по миру решила заняться тем, что уже давно её интересовало. Окончила курс истории и польско-еврейских отношений. Твёрдо решила включить Козьминэк в проект Музея Истории Польских Евреев ПОЛИН «Музей на колёсах». Несмотря на то, что город не выполнял всех формальных требований, всё же получилось. «Когда я разносила листовки с информацией» – рассказывает – «боялась произнести слово еврей. Я опасалась реакции людей, и стереотипа, что кто-то придёт забрать у поляков их дома. Оказалось однако, что все были по отношению к нам очень доброжелательны».

Юстина и Доната работают в обществе «Давайте встретимся». «Десять человек из Козьминка решили, что раз уж до войны половина жителей этого города была евреями, а теперь от них не осталось и следа, надо это как-то обозначить», – рассказывает Юстина. Добиваются того, чтобы образовать лапидарий из найденных в 2004 году на территории школьной площадки надгробий разрушенного во время войны кладбища. Проект поддерживают местные депутаты и вроцлавская еврейская община.

Медаль

Как семья Каплонков, так и семья Умэрле, поддерживали контакт со Шлямкем после его отъезда из Польши. После войны Шлямэк ни разу однако не посетил родные края, хотя несколько лет назад в Козьминэк приехали его жена и дочери. Ришард Каплонэк на приглашение Шлямка поехал на несколько дней в Израиль. Шлямэк жаловался, что это времени недостаточно, чтобы всё посмотреть, но Ришард не мог остаться подольше. Они регулярно созваниваются, Ришард уже во время нашей встречи планировал, что расскажет Шлямку в следующее воскресенье.

«Я смотрю по телевидению, как награждают медалями Праведных священников, инженеров, докторов каких-то. А мой отец был обычным крестьянином. Раз уж приходят журналисты и описывают его историю, то почему и отцу не дать награду?» – говорит Ришард.

Однако, чтобы Яд Вашем могло начать процедуру признания звания Праведника Народов Мира для Станиславы и Владислава Умэрле и для Станислава и Юзефа Каплонков, нужны показания спасённого. Шлямэк предоставил краткое описание военных событий в 1992 году в польском посольстве в Тэль Авиве, но не сделал этого в Яд Вашем.

 

Реализация проекта стала возможной при поддержке “Minyanim”

Переводчица: Варвара Редмонд